Все. Дальше спорить бессмысленно. Да и с кем он спорит? Он оправдывается сам перед собой, точнее не может оправдаться. Его разум и его сердце твердят разные вещи. Часть его хочет убивать, она наслаждается зрелищем, каждым взмахом и ударом, каждой каплей крови. Другая же часть заставляет его сомневаться, внутренне содрогаться от последнего взгляда мечущейся жертвы, вселяет в него страх.
«Если не я, то кто? Я все это начал, не могу же я просто взять и уйти, не могу, да и не хочу, защищать их. Да и никто уже не сможет остановить мирных жителей, внезапно осознавших, что ими управляла и заставляла дрожать от испуга маленькая горстка нелюдей. Они вернулись в доисторическую эпоху, когда готовность убить, определяла возможность выжить»

Мысли, мысли, мысли… Всего лишь мысли. Нет, у Озаки Тошио, главного врача не хватит решимости остановить себя. Он будет убивать и, убивая, спасать жизни. Пусть вся ответственность ляжет на него, пусть весь груз вины будет нести он один. Чем больше убьет он, тем меньше убьют невинные жители. Пусть они видят, как бесстрашно он уничтожает тех, кто когда-то был признан умершим.
«Я не покажу того, что чувствую. Я буду убивать с каменным лицом и не буду слушать мольбы о пощаде. Я сделаю так, что из всех, меня признают как самого кровожадного и жестокого убийцу. Так им будет легче считать себя нормальными. Так они не заметят истины, того, что сами перестали быть людьми, а если и заметят, то будут знать, что есть человек гораздо хуже их. Такова природа всех людей»
За всю кровавую резню он ни разу не дрогнул, рука была твердой до самого конца. Тошио ни разу не отвернулся. Вот только сердце бешено стучало о ребра, и бешеная боль терзала разум.
***
Сейчас он вспоминает об этом с легкой иронией. «Какая разница? Оправдание мне не нужно, а оплакивать почивших вампиров у меня нет желания»
И все же было кое-что, что волновало доктора. Его друг исчез вместе с шики. Будто бы это было расплатой. Вряд ли Тошио сможет его найти и еще менее вероятно, что сможет понять.
– Сейшин, интересно: где ты сейчас? Может быть очень далеко, а может быть прячешься в соседнем городе, – Озаки в который раз начал гадать о мотивах поступка молодого монаха. Он говорил вполголоса, хотя в больнице никого кроме него не было. Внезапно его взгляд обратился в сторону окна – Однако, сегодня прекрасный день.
День был действительно чудесный. Солнце уже садилось, но красно-розовые лучи, пробивающиеся из-за облаков, освещали всю окружающую его местность. Сотобу уже частично восстановили после пожара. Дома еще строились, но сквозь прогорелую землю пробрались цветы и трава. Быстрорастущие кустарники успели собраться в небольшую рощу. Вдали слышался стук молотков: где-то еще работали. Начинали стрекотать цикады. Свет, проходя сквозь капельки вечерней росы на цветах, красиво поблескивал. Картина умиротворения, полностью противоположная недавним событиям. Но, когда смотришь на нее, на реальность, которая никуда не исчезает, поневоле начинаешь сомневаться.

Может все это был сон?
«Да, прямо как в той легенде о мудреце, которому снится, что он бабочка, а когда он просыпается, то он уже бабочка, которой снилось, что она мудрец. Кто знает, где была истина»
Но, несмотря на весь свой скептицизм, Тошио решил прогуляться. Развеяться тоже неплохо. Он вышел из здания больницы и зашагал. Куда? Вряд ли врач вообще задумывался об этом. Он просто наслаждался тем немногим, что его сердце еще не могло отринуть.
Шаг за шагом ноги вывели его к старому дереву. Оно стояло на небольшой полянке, вдали от дороги. Все обожженное, черное как уголь. Издали Тошио показалось, что это просто палка, воткнутая в землю.
– И как ты вообще выжило? Невероятная удача, – врач подошел и погладил обугленный древесный ствол. Он уже собирался уходить, когда, приглядевшись, заметил маленькие, зеленые листочки, пробивающиеся сквозь гарь и копоть. – Даже ты хочешь жить? – Тошио задумчиво достал сигарету и покрутил ее в руке. Медленно, как бы нехотя, поднес к ней зажигалку.